03 Августа 2014

Сегодня в России начинает действовать закон, фактически приравнивающий популярных блогеров к СМИ. Им придется регистрировать свои блоги в Роскомнадзоре, публиковать только достоверную информацию и выполнять те же законы, что и журналисты. Государство обратило пристальное внимание на распространение информации в интернете еще в 2008 г. Тогда Кремлю не понравилось, как поисковик «Яндекс» отражает в своем новостном сервисе новости, связанные с войной в Грузии. Позже чиновники не раз упрекали популярных блогеров в том, что они публикуют недостоверную информацию. Особенно доставалось оппозиционеру Алексею Навальному, чей блог после публикаций постов о дачах и квартирах высокопоставленных чиновников был заблокирован по требованию Генпрокуратуры за экстремизм. А в апреле президент Владимир Путин заявил, что считает оправданным регулирование деятельности блогеров: если конкретный человек имеет влияние на тысячи, на десятки тысяч людей, то в принципе, по сути, блог этого человека мало чем отличается от СМИ. Исполнять закон о блогерах будет Роскомнадзор, руководитель которого Александр Жаров рассказал «Ведомостям», что он думает обо всех последних законодательных инициативах в области регулирования интернета, а также пообещал, что «всероссийской переписи блогеров» не будет».

— За последние два года законодатели приняли, наверное, рекордное количество законов, касающихся интернета и вводящих механизм блокировки сайтов. Как вы относитесь к этим законам — не только как чиновник, который должен их исполнять, но и как человек и пользователь интернета?

— Как пользователь интернета я достаточно избирателен в выборе посещаемых ресурсов. А как родителю мне не все равно, на какие страницы заходят мои дети. Очевидно, что у этой темы есть две составляющие. Первая составляющая — это развитие в стране медиаграмотности. В интернет-среде очень важно знать правила — куда стоит ходить, потому что там безопасно, а куда не стоит. В этом отношении регулирование интернета и его ранжирование особенно важны для молодого человека, так как он потребляет всю полученную информацию и только с возрастом начинает ее сегментировать. С этой точки зрения ограничительные законодательные меры в отношении интернета, которые принимаются в нашей стране, правильные.

— Второй вопрос — как эти законы работают. Когда принимался первый закон о досудебной блокировке сайтов за размещение детского порно, пропаганды суицида и наркотиков, многие опасались, что это приведет к цензуре интернета: мол, на оппозиционных сайтах недоброжелатели начнут размещать детское порно, и их все заблокируют. Но ничего этого не произошло. Аналогичная дискуссия сейчас идет и вокруг закона о блогерах, который СМИ почему-то называют скандальным.

— С момента моего назначения руководителем Роскомнадзора в мае 2012 г. мы находимся в диалоге с интернет-площадками, а теперь и с блогерами. Все это время мы обсуждаем с отраслью, как сделать так, чтобы новые законы минимально затрагивали интересы добропорядочных ресурсов. Но при этом у нас должна быть возможность закрывать то, что реально представляет социальную опасность.

Это непростая работа, поскольку необходимо не просто закрыть доступ к таким сайтам, а нужно сделать это эффективно. Ведь владельцы сайтов, которые не планируют удалять запрещенную информацию, ищут разные способы избежать блокировки: меняют IP-адреса, создают «зеркала» своих сайтов на других доменах, ищут обходные пути трафика.

Как для руководителя Роскомнадзора для меня очевидно, что заблокировать информацию в интернете раз и навсегда невозможно — обходные пути найдутся всегда. Такова природа сети. Но в разы снизить трафик, ограничить доступ к плохому контенту тех людей, которые не целенаправленно его ищут, а случайно встречают в процессе интернет-серфинга, государству вполне по силам.

— А вас не пугает, что механизм блокировки сайтов, изначально внедренный для защиты детей в интернете, распространяется на все большее количество тем? Он действует и в антипиратском законе, и в антиэкстремистском, а скоро заработает и в законе о персональных данных. Много и других предложений от депутатов. Не кажется ли вам, что дело идет к созданию в России китайского варианта интернета?

— Уверен, что нет. Наше регулирование развивается совсем по другому принципу, нежели китайское. Мы не создаем «огненную стену» с внешним IT-миром. Мы точечно блокируем определенные виды социально опасного контента. Кроме того, примерно 80% законодательных инициатив, связанных с блокировкой сайтов, не реализуются. Так что мне кажется, что все-таки здравый смысл в этих вопросах побеждает.

Механизм блокировки сайтов в разных законах работает по-разному. Например, все, что касается «абсолютного зла» — детского порно, наркотиков и суицида, — блокируется по решению компетентного органа без решения суда. В данном случае речь идет о противостоянии государства и нарушителя: государство предпринимает против преступника досудебные действия.

Что касается антипиратского закона, то там совершенно другая ситуация, так как этот закон про деньги. Правообладатель, считающий, что он теряет деньги из-за пиратства, обращается в Мосгорсуд за обеспечительной мерой. И в том случае, если это было ложное обращение, он несет финансовую ответственность. Интернет-ресурс, который докажет, что он использовал контент легитимно, получит компенсацию в суде за тот ущерб, который он понес за время блокировки. Другое дело, что владельцы пиратских ресурсов обычно в суд не приходят — на то они и пираты. (Смеется.) Но поскольку речь идет о коммерческих рисках, правообладатели очень осторожно подходят к этому инструменту.

Экстремистские материалы блокируются по решению генерального прокурора и его заместителей. Распространитель информации, если он не согласен с требованием Генеральной прокуратуры, тоже может подать иск в суд.

— Ну с экстремизмом, мне кажется, все не так просто. Бывают явно политические решения — например, блокировка блога Алексея Навального. Генпрокуратура до сих пор не объявила, за какие конкретно посты он был заблокирован.

— Почему же, объявила. В понедельник состоялся суд, на котором представитель Генпрокуратуры назвал те два поста в блоге, которые вызвали претензии. Именно в этих постах, по мнению Генпрокуратуры, содержались призывы к несанкционированным митингам. Скоро суд опубликует свое определение и эта информация станет публичной.

В этой ситуации Роскомнадзор выполнял и выполняет техническую функцию. Мы действуем по требованию Генпрокуратуры — нам предписывают заблокировать блог, и мы его блокируем. После суда адвокат Алексея Навального, насколько мне известно из СМИ, заявлял о готовности удалить противоправные посты. Но чтобы разблокировать блог, нам все равно понадобится новый документ от Генпрокуратуры — в данном случае мы не вправе действовать самостоятельно.

— То есть получается, что даже если Навальный уберет эти посты, то вы не сможете разблокировать его блог без бумаги из Генпрокуратуры? Это странно, ведь когда речь идет о другом запрещенном контенте, то разблокирование сайтов происходит автоматически и без дополнительных бумаг — в том случае если владелец сайта убрал спорный контент.

— Дело в том, что в законе об ограничении доступа к сайтам за экстремизм не прописана процедура разблокировки в случае удаления незаконной информации. Роскомнадзор не может сам принимать решение о восстановлении доступа к интернет-ресурсу без соответствующего указания Генпрокуратуры. В применении этого закона мы выполняем техническую функцию, и как только мы займемся творчеством, мы превысим свои полномочия.

Другие законы (антипиратский или закон о защите детей от негативной информации) такой механизм предусматривают, поэтому там мы имеем право разблокировать ресурсы по своей инициативе — как только убедимся, что запрещенный контент удален. В своих действиях мы используем только те механизмы, которые прописаны в законе.

— А не было ли у вас идеи инициировать разработку механизма разблокирования сайтов, закрытых за экстремизм? Чтобы во всех законах, применяющих блокировку сайтов, была единая процедура.

— Роскомнадзор не обладает правом законотворческой инициативы. Обсуждать механизм разблокировки сайтов в случае удаления экстремистской информации можно и, наверное, необходимо, но у нас отсутствуют полномочия, чтобы поменять эту ситуацию. Идею соответствующей корректировки законодательства мы полностью поддерживаем.

— Мы с вами встречались пару лет назад на телеканале «Дождь», и там вы рассказали забавную историю о том, что поиском сайтов с детским порно у вас занимаются четыре женщины из Лиги безопасного интернета. Прошло два года, как изменилась ситуация в ведомстве? Сколько сотрудников работает сейчас над ведением реестра?

— С тех пор Роскомнадзор не получил дополнительных финансовых и трудовых ресурсов на ведение реестров. Но мы нашли выход из этой ситуации. У нас есть подведомственная организация — ФГУП «Главный радиочастотный центр» (ГРЧЦ). Это предприятие зарабатывает деньги, осуществляя экспертизу электромагнитной совместимости средств связи, и обладает правом хозяйственной деятельности. Мы предложили сосредоточить там центр технических компетенций, связанных с реализацией новых законов и ведением реестров, и нас поддержали. Вышло соответствующее постановление правительства, и мы создали в ГРЧЦ специализированный департамент, в котором сейчас работает более 20 человек. И этот департамент расширяется — мы сейчас дополнительно набираем туда сотрудников для реализации закона о блогерах.

Мне кажется, что со всеми новыми инициативами мы справляемся. Конечно, нам нужны еще люди, так как количество реестров растет. В реестр сайтов с детским порно, пропагандой суицида и наркотиков за два года уже поступило 114 000 заявок. По антипиратскому закону было 175 решений суда о блокировке, и сейчас блокируется 121 учетная запись, из них 11 ресурсов — по IP-адресу. Обработано более 700 решений судов, на основании которых блокируется 1391 ресурс. По антиэкстремистскому закону к нам поступило 71 требование Генпрокуратуры об ограничении доступа к 130 ресурсам, плюс мы своими силами нашли около 470 «зеркал» противоправных сайтов и тоже их заблокировали. Это достаточно большой объем работы, который к тому же требует постоянного мониторинга — ведь заблокированные ресурсы не сидят на месте и ищут способы уйти из-под блокировки.

Непосредственно в структуре Роскомнадзора мы хотели бы создать отдельное небольшое управление, которое бы занималось реестрами. По нашим оценкам, там могло бы работать человек десять в центральном аппарате и по одному в каждом регионе. Ведь на региональном уровне существуют местные p2p-сети, которые тоже надо отслеживать на предмет запрещенной информации. Мы сейчас поднимаем этот вопрос, в министерстве и в аппарате правительства нас слышат. В общем, потребность в новых сотрудниках у нас есть, но вопрос не стоит остро. Мы справляемся со своими задачами и будем справляться, даже если объем работы по антипиратскому закону или по новому закону о персональных данных возрастет.

— Можно ли оценить стоимость всей работы, связанной с ведением реестров?

— В 2013—2014 гг. объем средств, направленных на исполнение законов об интернете, составил 84,2 млн руб. Это средства, предусмотренные для проведения экспертизы противоправной информации и ведения реестров. В 2015 г. объем финансирования составит 144,7 млн руб.

— Правильно ли мы понимаем, что всю эту работу финансирует ГРЧЦ? А сам он что-то получает за это из бюджета?

— ГРЧЦ получает из бюджета минимальные деньги — за экспертизу судовых радиостанций. Часть своих доходов, полученных от операторов связи за проводимую экспертизу электромагнитной совместимости, предприятие перечисляет в бюджет. Оставшиеся деньги используются в том числе на ведение реестров.

— А Лига безопасного интернета вам до сих пор помогает?

— Мы с ними, безусловно, сотрудничаем, так как в лиге мониторингом плохого контента занимаются люди, которые делают это, что называется, по велению души. Они отслеживают сайты с детским порно и другим противоправным контентом. Лига интегрирована с аналогичными международными организациями. Через свои каналы они связываются с владельцами ресурсов и добиваются удаления противоправного контента. В тот момент, когда они не справляются, включается наш ресурс. К нам поступило от Лиги безопасного интернета 15 000 обращений. Мы внесли в реестр 1500 страниц, но они мониторят гораздо больше.

— Когда только вводились реестры, многие опасались, что операторы будут блокировать сайты только по IP-адресам и это приведет к блокировке добросовестных сайтов, которые находятся на тех же IP. Насколько в реальности оказалась велика эта проблема, сколько вам приходит таких жалоб, как вы решаете эти проблемы? Например, Пиратская партия приводит данные о том, что по IP-адресам блокируются тысячи сайтов, на которых нет запрещенной информации.

— В настоящий момент постоянно блокируется около 1260 IP-адресов. Почти все — сайты криминального бизнеса: наркоторговцы, онлайн-казино, торговцы оружием. Обычно если сайт не занимается криминальным бизнесом, то блокировки по IP-адресу не происходит: например, сайты с информацией о суицидах быстро удаляют информацию. За все время обоснованных жалоб было штуки три. (Смеется.)

Что касается добропорядочных ресурсов, то проблема блокировки по IP раздута. Сменить IP-адрес можно очень быстро. Хотя понятно, что некоторых владельцев сайтов задевает сам факт такой блокировки и они идут в суд. У нас было несколько таких судов, и все их мы выиграли. Например, один владелец сайта обратился в суд, хотя в тот же день сменил IP-адрес своего ресурса. Мы доказали в суде, что мы не нанесли ущерб его бизнесу. Так что серьезной проблемы таких блокировок, мне кажется, не существует. Что касается Пиратской партии, то надо понимать, что это структура, которая занимается политическим пиаром.

— Но есть же другие грани этой проблемы. Многие операторы, например «Ростелеком», говорят, что они не умеют блокировать по конкретному адресу, а только по IP.

— «Ростелеком» мне обещал, что у него к осени заработает постраничная блокировка. Я понимаю, почему этот процесс такой длительный, — это огромный оператор, управляющий сетью по всей стране, поэтому, например, система DPI (Deep Packet Inspection, система анализа трафика) стоит для них очень дорого. Они долго выбирали оптимальное решение и наконец нашли его. У других крупных операторов такие системы работают давно.

Надо отметить, что системы DPI не решают абсолютно всех проблем. Такие системы эффективно распознают обычный трафик, а, например, у Twitter трафик зашифрован, и DPI с ним вообще не работает — если заблокировать одну страницу, может рухнуть вся сеть. Это основная проблема с Twitter. Американская компания до сих пор не заблокировала 12 аккаунтов с запрещенной информацией, и мы, понимая, что блокировка затронет интересы огромного количества пользователей, терпеливо с ними переписываемся.

Вице-президент Twitter Колин Кроуэлл приезжал к нам в начале июля и интересовался, какую информацию мы считаем экстремистской. Генпрокуратура подготовила разъяснительный документ, который мы направили в Twitter. Они нам очень любезно ответили, что передадут эту информацию компетентным экспертам и сообщат нам их мнение. Прошла неделя. Мы снова написали в Twitter — мол, информация о том, что доступ к противоправным аккаунтам до сих пор не ограничен, также будет предоставлена компетентным сотрудникам нашей Генпрокуратуры. Вот в таком ключе мы с ними терпеливо общаемся. В конце концов правда победит. У меня в этом нет сомнений — ведь в экстремистских аккаунтах публикуются действительно страшные вещи, которые однозначно осуждаются международным сообществом.

— Но ведь в том же Twitter любые блокировки обходить очень просто — стоит только сменить в настройках страну регистрации с России на любую другую.

— Это правда. Но всему свое время. У меня есть ощущение, что Twitter нас слышит, например, последнее решение суда о блокировке противоправного ресурса было выполнено сразу.

— Вы имеете в виду блог «Шалтай-Болтай»?

— Да. Я пока не могу до конца понять логику действий Twitter — какие-то аккаунты они блокируют, какие-то нет. Но логика в их действиях определенно присутствует. Нам просто надо нащупать эту логическую цепочку. (Смеется.)

— То есть вы пока не поняли, на каком основании они принимают решения о блокировке? Или, может, там есть какие-то политические мотивы?

— Я не думаю, что Twitter и похожие сервисы руководствуются какими-то политическими мотивами. Насколько я знаю, аналогичные требования им периодически направляют и в других странах. Там они тоже достаточно долго такие вопросы обсуждают, в том числе и с государственным департаментом США. Они действительно хотят понять логику принятия решений, и я надеюсь, что в результате диалога нам удастся им доказать, что наша логика верна.

— В разговорах с журналистами люди из Facebook и Twitter дают понять, что они не хотят блокировать аккаунты целиком, но готовы делать это с отдельными постами, нарушающими закон. Они хотят знать, какие именно посты нарушают закон, и жалуются, что вы и Генпрокуратура не предоставляете им такой информации.

— Теперь предоставляем. Надо сказать, что за короткий промежуток времени, когда сотрудники Генпрокуратуры стали в ежедневном режиме работать с интернетом, они достаточно глубоко продвинулись в этом вопросе. Сейчас по каждому решению есть обоснование, где достаточно конкретно прописываются адреса, на которых находится запрещенная информация. А рекомендации со стороны центрального аппарата Генпрокуратуры в адрес их территориальных подразделений приводят к тому, что решения судов по требованиям региональных прокуроров тоже становятся все более точными.

— А как вы взаимодействуете с Facebook?

— Мне кажется, что с Facebook мы нашли общий язык, и там работа уже движется в определенном конструктивном русле.

— Но есть же нерешенная история с теми же группами Навального в Facebook и российской «В контакте». Генпрокуратура давно уже требует их закрыть, но они до сих пор открыты. Что там происходит?

— Там нет никакой подковерной борьбы. Да, сейчас в Facebook группа Навального открыта. Мы к этому спокойно относимся и никаких дополнительных действий не предпринимаем, поскольку блокировка Facebook целиком сегодня нам кажется чрезмерной мерой. Причина нашей терпеливости заключается в том, что мы видим: компания находится с нами в диалоге. Мы с ними общаемся по видеоконференцсвязи достаточно регулярно. И нам очевидно намерение Facebook исполнять нововведения отечественного законодательства, наш диалог становится все более и более конструктивным. Например, у меня есть все основания полагать, что Facebook с должным вниманием отнесется к закону, который требует с 2016 г. хранить персональные данные российских пользователей в России.

Социальная сеть «В контакте» удаляет огромное количество информации, содержащейся в требованиях Генеральной прокуратуры. С учетом большого объема, а также корпоративных преобразований в компании работа по удалению противоправного контента происходит постепенно. Мы отслеживаем этот процесс, он нас в целом удовлетворяет, поэтому мы не заостряем внимание на задержках блокировок или удаления каких-то отдельных аккаунтов.

— Как вы будете проверять, хранят компании или нет данные в России?

— Давайте доживем до 2016 г. Возможно, наши сотрудники будут ходить и смотреть, есть ли у этих компаний серверные мощности в нашей стране и что на этих серверах хранится. Для более детальной проверки, видимо, придется вместе с интернет-отраслью разрабатывать конкретные технические решения.

— 1 августа вступает в силу так называемый закон о блогерах, который обязывает владельцев популярных блогов регистрироваться в Роскомнадзоре и соблюдать нормы о публикации достоверной информации и т. п. Понятно ли уже, как вы будете считать посещаемость блогов, какие счетчики будут использоваться? Будет ли у Роскомнадзора свой счетчик?

— Свой счетчик мы пока разрабатывать не будем, хотя такая возможность обсуждается. Будем пользоваться признанными отраслью публичными счетчиками — OpenStat, «Яндекс. Метрикой», «Рейтинг. Mail.ru», Liveinternet и др. Свой счетчик будем делать только в том случае, если поймем, что этих инструментов недостаточно для эффективной реализации наших функций.

— Будет ли Роскомнадзор составлять список популярных блогеров и предлагать им зарегистрироваться в реестре?

— Никакой «всероссийской переписи блогеров» не будет. Мы разработали совместно с отраслью методику определения посещаемости, которая предусматривает несколько возможностей.

Блогер может установить на свою страницу рекомендованный счетчик, самостоятельно посчитать свою посещаемость и зарегистрироваться в инициативном порядке. Если он не хочет этого делать, то мы будем ориентироваться на сигналы от граждан и организаций, которые обратят наше внимание на того или иного блогера. Мы уже договорились с владельцами названных счетчиков, что они доработают свои сервисы под цели и методологию этого закона. Также мы имеем право обратиться к площадке за информацией о суточной посещаемости отдельного блога. С их помощью мы сможем определить посещаемость блогера и уведомить его о регистрации в реестре, если у него больше 3000 посещений в сутки.

— А если блогер скажет «не хочу»?

— Мы находимся в процессе формирования специальной конфликтной комиссии при Роскомнадзоре, в которую войдут представители интернет-площадок и авторитетные эксперты в области интернета. Все спорные случаи будут разбираться этой комиссией.

Закон не предусматривает ответственности для блогера за нарушение именно этого закона. Мы не можем применить к нему прямых мер воздействия — разве что обратиться в МВД, чтобы ему выписали административный штраф до 1000 руб. за мелкое хулиганство, например за матерщину.

Но у нас есть более действенный механизм — мы можем предъявить претензии интернет-площадке, на которой размещен блог. Для площадок это, конечно, проблема, так как если они не будут принимать никаких мер, то им грозят штрафы до 500 000 руб. или даже блокировка. Так что я думаю, что в соглашениях между интернет-ресурсами и пользователями будут прописаны какие-то действенные механизмы воздействия площадки на блогера за злонамеренное игнорирование последним требований законодательства.

— А вам лично нравится закон о блогерах? Вам не кажется, что запрет мата в интернете — это абсурд?

— Что значит, нравится или не нравится закон? Я его исполняю. Я лично отношусь к мату крайне негативно, и я не хотел бы, что бы мои дети его использовали в своей речи. Поэтому я поддерживаю закон о запрете мата. У меня есть знакомые, у которых в семье принято разговаривать на любом языке, но это их право, ограниченное пространством их частной жизни. В публичной дискуссии (а СМИ и интернет — это пространство общественной дискуссии) нецензурная брань недопустима. Кому-то тяжело дается самоконтроль, кто-то намеренно таким образом провоцирует публику. Поэтому я не считаю маразмом закон о запрете мата в публичной сфере.

— Но закон выглядит довольно странно. В нем идет речь обо всех популярных блогерах. Однако если почитать разработанный Роскомнадзором подзаконный акт к этому документу, то получается, что из-под действия закона фактически выводится целый пласт блогов — о культуре, искусстве, технологиях, хобби и т. п. Правильно ли я понимаю, что, по сути, речь идет только об общественно-политических блогах? И не является ли это, по сути, политической цензурой?

— Где здесь политическая цензура?

— Тот же самый блог Навального.

— Блог Алексея Навального был заблокирован по решению Генпрокуратуры за призывы к нарушению общественного порядка при организации массовых мероприятий. То же самое касается сайтов «Каспаров.ру», «Грани.ру», «Ежедневный журнал». Когда заместитель генпрокурора посчитал, что на этих сайтах распространяется незаконная информация, которая может спровоцировать противоправные действия и вызвать социально опасные последствия, их заблокировали.

Каждый раз, когда принимается очередной закон, связанный с ограничением доступа к информации, все говорят: «Это политическая цензура». Так говорили перед вступлением в силу закона о защите детей, антипиратского закона и т. д. Но в ходе реализации этих законов я не вижу ни одного примера, когда была применена политическая цензура.

— Почему тогда подзаконный акт исключает «культурные» блоги? Ведь если речь идет о том, что популярный блогер оказывает влияние как СМИ на большую аудиторию, то блог домохозяйки о вязании, или блог о фотографии, или о путешествиях тоже на эту аудиторию влияет. Только не политически, но тем не менее их пользователи тоже нуждаются в достоверной информации, разве нет?

— Вы хотите сказать, что с началом действия закона в тематических блогах расцветет мат и пропаганда наркотиков? Мы вместе с экспертами РАЭК посчитали, что вряд ли в нишевых блогах будет использоваться мат и они станут активно применяться для распространения запрещенного контента. Если наши ожидания не оправдаются, будем корректировать нашу позицию.

— Например, блог Артемия Лебедева попадает под действие закона? Там и мат, и личный опыт, и путешествия, и критика власти.

— Это блог общественно-политической информации. Он высказывается обо всем, в том числе о деятельности Роскомнадзора и о правоприменении обсуждаемого закона. Делает это в резкой манере, с использованием нецензурной лексики. Это, безусловно, добавляет ему популярности, потому что задействуется механизм привлечения внимания аудитории через провокацию. Мы же хотели исключить из-под действия закона «уютные» блоги, которые «сеют разумное, доброе, вечное» — как вы говорите, «про вязание и путешествия». В упрощенном понимании необходимо подчистить интернет от мата и недостоверной информации.

— Но это может написать и любой другой блогер, не только «общественно-политический». Кто будет определять, что этот блог попадает, а этот нет?

— В подзаконных актах мы прописали, что мы не должны мониторить все блоги мира, в противном случае нам пришлось бы в постоянном режиме отслеживать 800 млн сайтов. К нам должен кто-то обратиться, например сам блогер, который хочет зарегистрироваться, подтвердив таким образом свою суточную аудиторию и уровень достоверности размещаемой на персональной странице информации. У меня есть основания полагать, что 1 августа появится несколько десятков блогеров, которые добровольно зарегистрируются в реестре.

— А получат ли блогеры какие-то преимущества от этого закона?

— Они легализуют свой бизнес, потому что ни для кого не секрет, что список топ-100 блогеров есть во всех коммуникационных агентствах и рекламные посты на их страницах стоят денег.

— То есть они будут должны начать платить налоги?

— Вы считаете, что не платить налоги — это хорошо? Я считаю, что это плохо.

— Я считаю, что для этого не нужен отдельный закон. Это регулируется налоговым законодательством — любой, кто ведет бизнес, обязан платить налоги. А я говорю о преимуществах — например, если бы блогеры получали не только обязанности СМИ, но и права — право регистрироваться на официальные мероприятия, не раскрывать источники информации и т. п.

— Будем считать, что это первый шаг. Популярный блогер впервые становится субъектом права. Вы же не будете отрицать, что блогер-миллионник является распространителем массовой информации? То есть люди из топ-50 «Живого журнала» конкурируют с профессиональными СМИ по аудитории. Главное, в чем смысл этого закона: он подтверждает, что блогеры распространяют массовую информацию и несут ответственность за ее соответствие действительности. Они и сейчас несут ответственность за распространение экстремистских материалов, порнографии и наркотиков, но за достоверность — нет. Это важно, потому что, влияя на умы многомиллионной аудитории, за достоверность нужно отвечать.

— Если эффективность антипиратского закона оценивалась по количеству людей, смотрящих легальный контент, то как будет оцениваться эффективность закона о блогерах?

— Наверно, количество блогеров и площадок, которые войдут в наши реестры, в данном случае второстепенно. Важно, насколько улучшится качество коммуникации между аудиторией и блогерами. Надеюсь, в блогах уменьшится количество мата, непроверенной информации, клеветы, и аудитория будет благодарна.

Так же было непонятно, как оценивать эффективность закона о детской порнографии. Сейчас мы видим, что в рейтингах международной горячей линии Inhope, которая оценивает уровень хостинга ресурсов с детской порнографией в разных странах, Россия движется в сторону сокращения нашей доли в мировом порнографическом трафике. Что касается антипиратского закона, то объем рекламы, размещенной на легальных площадках, таких как Ivi.ru или Twigle, по итогам 2013 г. вырос на 25%, трафик легальных онлайн-кинотеатров — на 40%.

— Минкомсвязи и Минкультуры предлагают полностью блокировать сайты, на которых размещается пиратский контент. Как вы относитесь к этому предложению?

— Когда антипиратский закон только появился, к нам пришли правообладатели и разложили перед нами карту со 120 самыми «страшными» пиратскими ресурсами. В целом в сети примерно топ-200 сайтов, которые размещают максимальное количество пиратируемых фильмов. Сейчас под блокировкой находится 11 из них. В лидерах Rutor.org, RuTracker.ru, NNM-Club.com, но недавно они удалили противоправный контент, который содержался в определениях Мосгорсуда, и мы их разблокировали.

Это говорит о том, что закон работает эффективно. Нужно ли их блокировать полностью? Зачем? Они будут переходить на другой IP-адрес, и мы будем пожизненно за ними охотиться. Но, как я уже говорил, этот закон про деньги, а любой бизнес по мере своего роста заинтересован в собственной легализации. Например, социальная сеть «В контакте», которая была абсолютным лидером по пиратству, начала очищаться и договариваться с правообладателями.

Я сторонник саморегулирования в этой области. На Западе существует огромное легитимное поле и отдельные ростки пиратства, которые сразу гасятся. У нас до последнего времени было огромное пиратское поле и отдельные энтузиасты, которые вкладывали немалые деньги в легальные площадки и перед самым принятием пиратского закона были готовы фиксировать убытки. Через какое-то время в России начнется процесс слияния и поглощения легальных площадок, как происходило на Западе. И появятся площадки — лидеры рынка легального контента.

— Антипиратский закон расширяется — скоро он будет защищать не только фильмы, но и музыку, софт, книги. Вы готовы к тому, что реестр может значительно вырасти?

— Закон будет принят тогда, когда его подпишет президент. Механизм того законопроекта, который прошел второе чтение в Государственной думе, полностью повторяет механизм закона о видеоконтенте и предусматривает судебную процедуру блокировки. Уверен, что юристы правообладателей будут внимательно просчитывать, какой подавать иск. Если проследить, как шел процесс блокировок видео, то сначала были иски к конкретному юрлицу, к конкретной странице, по конкретному фильму. Сейчас правообладатели начали объединяться в группы и подавать коллективные иски, чтобы отключить серьезные пиратские ресурсы на несколько месяцев. Для трекеров это значительные потери, потому что рынок большой, неделя без доступа аудитории для них критична, потому что их пользователи уходят к конкурентам. Но я уверен, что эта история рано или поздно закончится саморегулированием.

— Что вы думаете о недавно принятых поправках в закон «О рекламе», которые, в частности, запрещают рекламу на платных каналах? Вам не кажется, что закон был принят слишком быстро, без обсуждения с отраслью? С вашей точки зрения, не требуют ли такие инициативы более длительного обсуждения?

— То, что реклама не должна присутствовать на платных каналах, обсуждалось неоднократно на разных площадках — и в Министерстве связи и массовых коммуникаций, и на площадке Национальной ассоциации телерадиовещателей, и в Госдуме. Эта тема не мгновенно возникла. Как зритель, могу сказать, что когда я плачу за ТВ-контент, то рекламу я там видеть не хочу. Если я потребляю контент бесплатно, то там может присутствовать реклама, потому что вещатель должен зарабатывать деньги, и зритель в данном случае расплачивается своим временем, потраченным на просмотр рекламы. Идеологически я этот закон поддерживаю. О том, как он будет администрироваться, нужно спросить у Федеральной антимонопольной службы.

— Со стороны закон выглядит как реализация интересов конкретного бизнеса — например, крупных госканалов с целью перераспределения рекламного пирога.

— С той же долей уверенности можно сказать, что этот закон принят в интересах региональных эфирных вещателей, потому что подавляющее большинство каналов, которые от этого закона выигрывают, — это региональные эфирные каналы.

— У них такое мощное лобби?

— Региональные каналы существуют за счет специфических региональных рекламодателей. Это ощутимый сегмент рекламного пирога, около 20% национального рынка. Эти деньги в значительной мере доставались кабельным вещателям. Теперь эти рекламодатели будут размещаться на крупных региональных эфирных каналах. Им продлили возможность осуществлять аналоговое вещание до 2019 г., и реклама к ним придет. Но уже сейчас им нужно думать о мультимедийности.

— Недавно Роскомнадзор выпустил документ, в котором фактически описал, кто является платным каналом, а кто нет. Получилось, что платным является не тот канал, который берет с абонентов деньги, а тот канал, у которого нет эфирной лицензии. А если такая лицензия есть, то канал не признается платным. Вам не кажется такое ранжирование странным? Не было ли у вас идеи все-таки ориентироваться на бизнес-модель каналов?

— Закон «О рекламе» регулирует ФАС, а не Роскомнадзор. Мы лишь в строгом соответствии с формулировками принятого закона проанализировали ту информацию, которая находится в нашем ведении, а именно список зарегистрированных телеканалов и перечень выданных лицензий на телевещание. И выступили с заявлением, чтобы показать статистику — сколько существует эфирных лицензий, сколько неэфирных и т. д. Нужно дождаться подзаконного акта ФАС о том, как они будут администрировать этот закон. Наверняка к нам поступит от них запрос на предоставление списка телеканалов, обладающих той или иной лицензией. У нас этот список есть, он сегментирован соответствующим образом, и мы сможем предоставить ФАС всю необходимую информацию.

— То есть ваш документ не дает объективное разделение каналов на платные и не платные для реализации этого закона?

— Наш список группирует телеканалы таким образом, чтобы отделить вещателей с правом эфирного наземного вещания от каналов, распространяющихся исключительно в неэфирных средах. Закон оперирует именно этими формулировками. Понятийный аппарат закона может быть уточнен в подзаконных актах, например, с учетом анализа моделей монетизации телеканалов. Но это компетенция ФАС.

— Тем не менее не будет ли все это способствовать росту, так сказать, вторичного рынка эфирных лицензий? Тем более что ГКРЧ недавно ввела мораторий на выдачу новых эфирных лицензий.

— Переуступка лицензий рассматривается на Федеральной конкурсной комиссии, которую я возглавляю. Там девять независимых членов, в том числе Карен Шахназаров, Геннадий Хазанов и др. На этих людей очень сложно результативно влиять. Они обладают таким авторитетом, что скорее сами могут повлиять на кого угодно. Если у Федеральной конкурсной комиссии возникнет подозрение на картельный сговор и они увидят, что некая организация скупает региональные лицензии, то комиссия не одобрит переуступку. Интерес к таким лицензиям возникнет, но будет ли этот интерес реализован, пока непонятно.

— Как быть платным каналам после вступления в силу поправок в закон «О рекламе»? Закон же рушит целый рынок…

— Я убежден, что сейчас конкурентно только такое СМИ, которое развивается на всех доступных платформах. Телеканалы должны распространяться не только в эфире, но и в интернете, и на платформе «Смарт ТВ». Возьмем, допустим, газету «Ведомости». Если бы у вас не было сайта, очевидно, экономически вам было бы тяжелее существовать. Вещателям также нужно думать над тем, как развивать каналы распространения своего контента, а не зацикливаться на эфире. Я предлагал телеканалам, которые хотят войти в третий мультиплекс, начать думать о будущем и заниматься производством мультимедийного контента. Допустим, в течение пяти лет вы, как региональный канал, просуществуете, а дальше что? «Смарт ТВ» — это уже реальность сегодняшнего дня.

— Но проникновение «Смарт ТВ» в России пока невелико.

— Могу поспорить, что через пять лет, если ничего критичного в экономике не произойдет и доходы россиян не упадут, то проникновение «Смарт ТВ» будет стремительным. Стоимость абонентского оборудования будет падать, китайские и корейские производители наполнят этот рынок дешевыми технологиями.

— То есть фактически вы считаете, что третий мультиплекс не нужен, и отправляете телеканалы на «Смарт ТВ»?

— Этот вопрос сейчас обсуждается правительственной комиссией по телерадиовещанию.

Третий мультиплекс — очень непростая история. Недавно мы посчитали частотный план для городов с населением более 50 000 жителей. Тут же многие губернаторы высказались о том, что нужен больший охват городов. Администрации регионов заинтересованы, чтобы доля населения, охваченного региональным телевещанием, была близка к 100%. И тут мы столкнулись со сложностями, потому что у нас 60% частот в малых городах освободится только после отключения аналогового вещания в 2019 г.

В свое время нас критиковали за то, что мы медленно строим в России цифровое телевидение. Хотя я считаю, что Россия поступила мудро, отказавшись от строительства сети стандарта DVB-T, а сразу перешла на DVB-T2. Сейчас мы обсуждаем вопрос, нужно ли нам переходить на HD-TV, а многие страны уже вещают в этом формате. Если будет принято решение о переводе двух первых цифровых мультиплексов в HD, у нас в общей сложности должно быть создано пять мультиплексов. Ведь современная технология предполагает, что в одном HD-мультиплексе могут быть четыре канала. То есть 10 обязательных общедоступных телеканалов, которые должны распространяться по всей стране, уже займут три мультиплекса. А как я уже сказал, технология «Смарт ТВ» стоит у нас на пороге.

Исходя из этих соображений, дальнейшее бессистемное распределение вещательных частот в регионах является тормозом развития перспективных телевизионных технологий. Именно поэтому ГКРЧ приняла решение о моратории на выдачу новых эфирных лицензий в городах с населением менее 100 000 человек. И оно никак не связано с поправками в закон «О рекламе».

— Работает ли уже Роскомнадзор в Крыму?

— Территориальные управления Роскомнадзора созданы в Крыму и Севастополе. Штатную численность под эти цели не увеличили ни одному ведомству, этот вопрос будет решаться в 2015 г. Пока мы приняли на работу в основном крымских специалистов, которые работали в аналогичных органах власти Украины. Сотрудники центрального аппарата Роскомнадзора сейчас регулярно направляются в Крым в длительные командировки, и за счет такого комбинированного ресурса закрываются все потребности — и в сфере регистрации СМИ, и в деятельности по защите персональных данных, и по лицензированию операторов связи. Пока поток обращений не слишком большой, потому что в соответствии с конституционным законом переходный период продолжается до января 2015 г. Мы прогнозируем, что наши люди (а крымчане — наши люди) ближе к концу переходного периода, т. е. осенью, активизируются. Мы проводим там семинары по всем направлениям деятельности и разъясняем, что нужно сделать для того, чтобы перейти в юрисдикцию России быстрее и легче.

— Есть ли понимание, когда российские сотовые операторы выйдут в Крым и что им сейчас мешает?

— Там уже работает компания «К-телеком», оказывает услуги и развивает инфраструктуру. Если говорить об интересе операторов к этому рынку в целом, то это интерес проявляется с осторожностью. Сегодня у всех операторов связи отмечается снижение маржинальности по голосовым услугам при одновременном росте капитальных затрат на развитие сетей 3G и 4G. А Крым коммерчески привлекателен только в курортный сезон, когда туда приезжают миллионы людей. Все равно сейчас Крым — это часть нашей страны, и люди там должны получать услуги. Уже вошедший туда «К-телеком» и проявляющий активный интерес Vimpelcom будут там строить сеть. Два оператора связи на первоначальном этапе потребности населения Крыма закроют.

— А кто владеет «К-телекомом»?

— Не знаю.

— Вас не смущает, что владельцы фактически единственного крупного оператора в Крыму неизвестны?

— Нет, не смущает.

— В Крыму Роскомнадзор должен был построить центр радиоконтроля, в том числе спутникового, а также учебно-методический центр предприятий радиочастотной службы. Что с этим проектом, выделены ли деньги?

— Федеральная целевая программа еще не утверждена, мы надеемся, что этот пункт войдет в финальную версию документа. Мы запросили средства из федерального бюджета, которые покрывают около 60–70% затрат, остальное финансирование планируется осуществлять за счет средств радиочастотной службы. Общая стоимость проекта составит около 250 млн руб.

— Раньше говорили о 900 млн руб.

— Первоначальный бюджет учитывал создание центра спутникового радиоконтроля и учебно-методического центра предприятий радиочастотной службы. Но в итоге нам одобрили бюджет только на спутниковый центр. Мы считаем, что строительство центра спутникового радиоконтроля крайне важно, мы быстрее и эффективнее будем работать. Остальное построим со временем.

— Компания «Основа телеком» должна была начать предоставлять услуги связи в начале года, но так и не начала. Что вы собираетесь в отношении этой компании предпринимать?

— «Основа телеком» — это компания, которая сотрудничала с Минобороны. Но затем министерство отказалось от ее услуг, и те заявки на радиочастотные присвоения, которые компания подала в ГКРЧ, получили отрицательное заключение Минобороны. Суд признал, что частотные присвоения, на которые компания подавала заявку, должны быть им выданы. Выданные частоты соответствовали установке одной-двух базовых станций в нескольких десятках регионов. Такое количество базовых станций недостаточно для оказания услуг.

Новые заявки «Основы телеком» были отклонены Министерством обороны, и военное ведомство не обязано раскрывать, для каких целей у них заняты соответствующие полосы. «Основа телеком» с нами по этому поводу судилась и проиграла суд. Мы не выдаем им частотных присвоений, потому что имеем отрицательное заключение Минобороны. Как я уже сказал, тех частот, которые у компании имеются, абсолютно недостаточно для оказания услуг. В СМИ я читал, что сеть инфраструктурно уже построена. Мне сложно сказать, почему компания, не получив частот, строила сеть. В целом для «Основы телеком» на сегодня ситуация патовая.

— Какое у вас хобби? Успеваете ли вы чем-то заниматься, кроме работы?

— Мое хобби — это мои дети. (Смеется.) Я много читаю. Мне нравится изобразительное искусство. Нравятся голландцы и период кватроченто. Стараюсь ходить по музеям, очень люблю Русский музей, Третьяковскую галерею. Мне нравится русский реализм, русский импрессионизм периода с конца XIX до середины XX в. Смотрю фильмы артхаус, слушаю музыку — в основном блюз-рок, кантри и фолк, иногда классику, отечественную и иностранную вперемешку. Путешествовать почти не успеваю, только в командировки езжу.

— Фильмы смотрите только на легальных площадках?

— Честно скажу: до того как приняли антипиратский закон, не задумывался над тем, на каких ресурсах я смотрю фильмы. Но с тех пор смотрю видео только на легальных площадках. Человек должен быть прежде всего с собой предельно честен: если я реализую этот закон, я не могу смотреть фильмы на пиратских площадках.

— Сейчас модно у чиновников ездить в Крым. Кому-то запрещено ехать за границу, кто-то добровольно едет в Крым, в Сочи. Какие у вас приоритеты?

— Я всегда старался поступать так, как мне нравится, а не как модно. В этом году я поеду в отпуск в Сочи, потому что мои дети не были на Олимпиаде и они хотят посмотреть объекты, где проходили Олимпийские игры.

— В социальные сети заходите?

— Захожу регулярно, читаю. Но сам ничего не пишу. Должна быть чистота жанра. Если я по долгу службы должен за этим надзирать и принимать ограничительные меры, то я не считаю для себя правильным быть внутри этого.

— Ваши коллеги активны в соцсетях. Например, Николай Никифоров ведет Twitter, Максим Ксензов ведет Twitter.

— Это их право. Николай Анатольевич ведет Twitter, но он и не надзирает. Ксензов считает такой способ коммуникации с интернет-пользователями приемлемым. Мне важно для себя быть честным с собой — точно. Когда у человека начинается диссонанс с самим собой, все выходит для него боком.

— То есть блог Навального в Facebook вы не читаете?

— Я не являюсь поклонником какого-нибудь популярного блогера. Facebook не пользуюсь, Навального регулярно не читаю. Зачем?

— Из каких источников вы получаете общественно-политическую информацию?

— У меня установлено достаточно большое количество новостных агрегаторов. Также ко мне приходит обзор специализированной информации каждое утро. Топ «Яндекса» является эффективным источником, когда нужно узнать, что именно в эту минуту в центре внимания. Если меня что-то заинтересовало, я реагирую и начинаю более глубоко исследовать тему. Для меня не проблема почитать английские и французские ленты агентств, так как я владею этими языками. Я всегда стараюсь изучить и сравнить разные точки зрения. Я привык получать большое количество информации и быстро ее анализировать. Это такая профессиональная деформация личности человека, долгое время связанного с медиа и PR.

Источник: Ведомости